— Поехали!
Объехав стороной горящий «студебеккер», к счастью не из их роты, подъехали к броду. С двух сторон коридор из разбитой техники, немецкой и нашей. И трупы. Десятки раздувшихся конских трупов на берегу и в воде. По мере приближения, вонь от разложения усиливалась, настырно лезла в кабину, несмотря на закрытые стекла. Хорошо хоть дожди и не так жарко, а то бы точно стошнило. Удачно проскочив брод, и выбравшись на правый берег, Вова торопливо опустил стекло и жадно хватанул ртом чистого воздуха.
Армия сунулась во Львов, но убедившись, что немцы намерены город удерживать, пошла в обход с севера. Плечо снабжения все росло и росло, доросло до двухсот километров, мартовский кошмар начал повторяться. Но тут крупно повело, в одном городишке немцы бросили большие склады горючего. Да что там большие, огромные склады, целой танковой армии на несколько суток хватило. Танки ворвались в городок так неожиданно, что стремительно разбегающиеся фрицы даже поджечь ничего не успели.
После такого успеха, их корпус развернули на девяносто градусов и опять двинули на Львов, только уже с запада. Танкисты говорили, что им приходилось наступать на запад, на север, на юг, но вот на восток они идут впервые, непривычно как-то. В конце июля город взяли, Вове тоже пришлось побывать в городе сразу после освобождения, следов недавних боев на улицах было предостаточно.
Их колонна остановилась на площади возле рынка, застроенной небольшими трех- и четырехэтажными домами. На первом этаже какая-нибудь лавка, верхние – жилые. В центре площади – сам рынок. Шоферы выбрались из кабин, чтобы немного размяться. Ротный достал флягу со спиртом глотнул прямо из горла. Тут-то все и заметили, что с Кальманом происходит что-то не то, чуть не плачет человек.
— Что с тобой, Аркадий Львович? Часом не заболел?
— Нет, не заболел.
Капитан с третьей попытки не смог зажечь спичку, бросил, достал новую, наконец, закурил.
— В сорок первом мы семьи комсостава эвакуировали. Целый день ехали по проселочным дорогам, приехали во Львов, на этой же площади остановились. С чердаков по нам стреляют, дети плачут… Просили у местных воды для детей, никто не дал, только зубы скалили – конец вам. А вот хрен им!
Ротный швырнул недокуренную папиросу на землю.
— Гоните всех с окрестных домов сюда!
Хоть и видели, что капитан малость не в себе, но возразить никто не осмелился, пошли по домам. Вова стукнул в первую попавшуюся дверь прикладом ППШ.
— Эй, выходи, кто есть.
Тишина. Пришлось еще пару раз грохнуть по двери, прежде, чем лязгнул запор. В темной щели появилось бледное лицо пожилого местного дядьки.
— Що ви хочете?
— Выходите на площадь.
— Всим выходить?
— Всем, всем. Много вопросов задаешь.
— З речами?
— С какими еще речами? — обозлился Вова. — А ну пошел, любознательный!
Лопухов за шиворот выдернул львовянина из-за двери и пинком придал ему ускорение в нужном направлении. После рассказа Кальмана, церемониться с этой публикой он не собирался. Приоткрыв дверь грозно гаркнул в проем.
— Быстро на выход!
И тут же треснул прикладом по следующей двери.
Через четверть часа водители собрали на площади человек семьдесят. Не всех, конечно, выгнали, большинство попрятались. Обошлось без стрельбы. Все понимали, что отношение к новой старой власти за годы оккупации не улучшилось, но открытого неповиновения никто не выказал, боялись. Стояли, не поднимая глаз, косились на шоферские автоматы и карабины. Кальман взобрался на подножку «студебеккера».
— Что, сволочи, вспомнили меня?! Вспомнили, как детишкам воды не давали?! Конец вам, говорили?! А я вернулся! Красная армия вернулась, ничего вам, сволочам, не простим!
Рваная, эмоциональная речь капитана на собравшихся впечатления не произвела. Выслушали и разбрелись обратно по домам, когда разрешили. Зря ротный глотку драл, но его можно понять.
Вскоре отношение местного населения к Красной армии проявилось во всей красе. С воинскими частями они не связывались, но транспортные колонны обстреливали часто, а одиночные машины, бывало, пропадали со всеми концами, так и не находили. Передвижение поодиночке запретили, только колоннами, в кабины к водителям посадили автоматчиков из мотострелкового батальона. Они же выполняли обязанности грузчиков. Лопухову достался худенький парнишка из последнего пополнения.
— Как зовут?
— Вова. Владимир, то есть.
— Тезка, значит.
Глянул Вова в глаза своего тезки и достал из своей заначки банку американских консервированных сосисок.
— На, трескай.
Пока тезка пальцами таскал розовые сосиски из банки, Лопухов провел короткий инструктаж.
— Не вздумай чего-нибудь со склада или из машины спереть. На это начальник продовольственной службы есть, пусть он и ворует, должность у него такая. Понял?
— Не «угу», а так точно.
Пацан торопливо проглотил содержимое набитого рта и только тогда ответил.
— Так точно, товарищ гвардии ефрейтор!
Таким образом Вову никто еще не титуловал со дня объявления приказа. Вова попробовал на вкус, "гвардии ефрейтор Лопухов". Не, не звучит. Ни звание, ни фамилия, уж лучше оставаться «Санычем», как и все. Решив проблему, Вова продолжил инструктаж.
— На ходу не спи, следи за правой обочиной. Как начнется, прыгай и сразу ищи укрытие. Дальше по обстановке.
— А что начнется? — осторожно поинтересовался тезка.
— Когда начнется – поймешь, — туманно пообещал Вова.
Между тем, бригада практически без передышки двинулась дальше.